Накануне своего 60-летия заместитель министра внутренних дел России - главнокомандующий внутренними войсками Николай Рогожкин ответил на вопросы журналиста Андрея Эдокова.

- Николай Евгеньевич, генералиссимус Суворов призывал генералов к мужеству, офицеров - к храбрости, а солдата - к бодрости. Что такое, на ваш взгляд, мужество генералов и в чем его отличие от мужества других людей?

- Генерал, как правило, - это руководитель высокого уровня. Его мужество как раз в том и состоит, чтобы принимать решения и нести за них исчерпывающую полноту ответственности.

Людские судьбы не игрушка, и генерал, наделенный правом отдать солдатам и офицерам тяжелый, быть может, даже смертельно опасный для их жизни приказ, более обостренно, чем другие руководители высокого ранга, понимает истинную цену своего слова. Понятие «ответственность» в данном случае не какая-то умозрительная вещь, а готовность ответить перед страной, перед своим руководством и собственной совестью не только репутацией, генеральскими погонами, но и самой жизнью. Мне никогда не приходилось краснеть за принятые мной решения, но кто бы только знал, как по-человечески тяжело они мне давались! Взвешиваешь все буквально до последнего решающего мгновения, после которого твой приказ, обретая силу закона, станет началом, например, крупной боевой операции и приведет в движение тысячи людей и сотни единиц техники. Не дай Бог, кто-то погиб­нет! Еще хуже, если погибнет понапрасну, по глупости, по недосмотру. Перед самим собой ты все равно отвечаешь за каждого. И если окажешься виноватым, всю жизнь придется жить с этим чувством... Все сказанное, на мой взгляд, напрямую относится и к другим командирам, руководителям более мелких подразделений.

- Вам приходилось когда-либо менять свое командирское решение?

- Конечно, приходилось, и я не нахожу в этом ничего постыдного. Ведь это было сделано не по малодушию, а в силу переосмысления той или иной ситуации. Если появлялась убежденность, что первоначальное решение было неглубоким, ошибочным или влекущим неоправданные потери, я его менял без малейших колебаний. И эту нормальную человеческую способность признаваться в собственной неправоте я тоже считаю проявлением мужества. Сколько солдатских жизней положено за историю нашего государства в угоду чьей-то напыщенной гордости, псевдокомандирской лихости или в силу обычного человеческого упрямства...

-А вас когда-нибудь подводили?

- Как и многие другие, я, бывало, ошибался в людях. Но не припомню случая, чтобы чья-то недобросовестность по отношению ко мне привела к каким-либо фатальным последствиям. То есть, доверяя людям, подчиненным, я всегда стараюсь создать еще и такой дополнительный запас прочности, который не позволит «конструкции» (замыслу, плану, приказу) разрушиться по чьей-то глупости или безволию. Задача должна быть выполнена. А те, кто может подвести, просто навсегда выпадают из поля моего к ним человеческого интереса.

- Какую черту характера вы считаете для себя самой важной, необходимой?

- Доброжелательное отношение к людям.

- А границы у этой доброжелательности есть? Что нужно сделать, чтобы, образно говоря, вы поставили точку?

- Это крайняя мера. Подобное отношение к себе может заслужить только законченный негодяй, предатель интересов службы...

- То есть такой человек должен нарушить какие-то основополагающие принципы?

- Да, оказаться бесчестным, непорядочным, недобрым. Мне по душе люди ответственные, живущие интересами дела. Инициативные, генерирующие новые идеи. И в то же время умеющие принять чужую точку зрения, если она окажется своевременной или более интересной в творческом исполнении.

Довольно большую часть моей жизни я посвятил оперативному искусству, которое, как всякое иное, предполагает наличие у человека дара творческого предвидения, обостренной интуиции, умение неординарно мыслить даже в сложной, быстро меняющейся обстановке.

- Вы окончили Высшее военное командное училище, Академию бронетанковых войск и Академию Генерального штаба, были ее преподавателем. Что, на ваш взгляд, открывает военное образование в человеке?

- Военное образование и военная служба сопутствуют друг другу. Потому что можно, скажем, какие-то зачатки военного образования получить и в гражданском учебном заведении, даже получить офицерское звание, но действительно военным человеком ты от этого не станешь. Конечно, непросто перестроить всю «логистику жизни» в другом направлении, жить в определенных рамках, добровольно лишая себя каких-то свобод. Действовать, думать начинаешь по-другому. Режим самоограничений, жесткая субординация, в которой тот же Суворов видел родство с церковным послушанием, серьезно воздействуют на человека. Но, вместе с тем, и открывают в нем новые возможности интеллекта, неведомые ранее сильные черты характера, вырабатывают целеустремленность и прививают чувство ответственности.

- Пора становления в офицерской судьбе - это то время, когда ново­испеченные лейтенанты впервые начинают чувствовать себя командирами. Но не каждому подобное испытание оказывается по плечу...

- Согласен. И я в ту лейтенантскую пору отнюдь не считался ангелом... Но все-таки человеческое взаимопонимание, взаимоуважение завязывались у нас на марше, на учениях, в танковом парке, где экипаж, состоящий из трех человек - меня и двух военнослужащих срочной службы, работал совершенно на равных. Танкистская среда особая. Очень дружная, сплоченная. И нормативы одни на всех, если ты в составе экипажа. И вся жизнь проходит бок о бок. И смерть у танкистов нередко одна на всех. Какие-то слухи до нас доходили, дескать, в пехоте, на флоте кто-то «мордобойствовал», но у нас подобные нравы не то что не прививались - даже духа их не было. Да и откуда им было взяться, если человек вовлечен в настоящую, системно спланированную боевую подготовку: стрельбы, вождение, марши, учения и тому подобное. Он с утра до вечера занят так, что времени в обрез у каждого.

- В р одном Мичуринске бываете?

- Бываю, если выдается свободное время. У каждого из нас есть ностальгия по родным местам. Помогаю, чем могу.

Андрей Эдоков