Пуля медленно движется в направлении «Городка учебного гранатометания», лениво огибая маслята, кусты голубики и багульника. «Огонь!» — кричит инструктор, выпуская сибирский воздух из легких тяжело и громко. Но команда все равно вязнет в грохоте поезда, проносящегося рядом, по Кругобайкалке. Мичман Иван Игоревич Назаров крутит ручку взрывной машинки с усердием повара, пробующего ход прабабушкиной мясорубки. Пуля уже достигает «Места для работы с прицельными приборами», когда раздается взрыв. Словно лопнула богатырская грелка. Вода поднимается над поверхностью озера метров на восемь в виде прекрасно-грязного растения. Пуля даже ухом не ведет. Армейскую собаку, кличка которой выведена красной краской на ее беловатой шкуре, тротилом уже не испугать. Сука Пуля беременна до самой земли. Ее сожитель, пес по кличке Штык, вероятно, и есть отец. Учения водолазов-взрывников на базе морской воинской части внутренних войск МВД России проходят в штатном режиме

Место действия — берег озера Байкал, окрестности города Северобайкальска. Местные жители зовут их ласково — Водолазка, главным образом за возможность привезти сюда гостей на своей машине за хорошие деньги.

Нас пустили на Водолазку в надежде, что мы покажем подготовку элитных частей МВД России, не выдав ни единой военной тайны. Как сказал командир в/ч 7628, в подчинении которого находится база, «все должно быть в красивых ракурсах». Вот, показываем.

Ракурс № 1

- Вообще-то лето у нас, в Северобайкальске, малоснежное.

Этой дежурной шуткой с последующей выжидательной паузой встречают здесь любого приезжего. По качеству и количеству ответного смеха определяют, что ты за фрукт. Или овощ. Затем обязательно спросят, служил ли. Вопрос этот — генеральный. Тот, кто откосил, автоматически помещается в разряд сорных, мелкотравчатых.

На сегодня намечены тренировки по проведению подвод¬ных взрывных работ. В них принимают участие водолазы со всей России, из различных силовых структур — СОБРов, ОМСНов, ОМОНов и ФСБ. Кто-то приехал сюда приобрести квалификацию взрывника, кто-то - подтвердить ее. Случайных людей здесь нет: служба по контракту не предполагает принудиловки.

- А я на срочную сам пошел, — говорит мичман Назаров. Он служит в отряде особого назначения, базирующемся в Москве. Ему всего двадцать, но он выглядит старше. Сослуживцы, по большей части люди уже пожившие и послужившие, в шутку обращаются к нему по имени-отчеству. Ваня, однако, юмора не замечает. Он очень серьезный. — Вечерку закончил и пошел. Это был единственный шанс уехать из деревни. Отслужил восемь месяцев — и на контракт. Чего в деревню возвращаться — на рожи пьяные смотреть, что ли?

- Сейчас вроде модно не служить.

- Про модно не знаю. А деревенские всегда приходили сами. Это же возможность специальность получить, мир посмот¬реть. Я историю знаю, как одного такого, как я, всем селом откармливали, чтобы его взяли по весу. А то у них там основной пищей комбикорм был.

- А если на Кавказ?

- Да многие дождаться не могут, когда их туда отдислоцируют. На месте сидеть скучно. А там движуха. Почему нет? Опыта можно набраться. На войне люди быстро учатся.

По радио запел Шевчук. Ваня встрепенулся. Стал похож на очень серьезного воробья.

- Вот Шевчука уважаю. Молодец.

Заговорили о зарплатах, о московских ценах. В результате — вывод:

- Ну, ведь и военными тоже надо кому-то быть, правильно? Чтобы остальные в банках работали.

Под навесом курсанты, получив тротил и записавшись в очередь, как на прием к врачу, готовят заряды. Затем они, надев водолазное снаряжение, должны будут спуститься под воду в озерцо, заложить на дно заряд, вернуться на исходную позицию и произвести взрыв.

Господствующий звук на площадке - скрежет прозрачного скотча. Им водолазы склеивают в один заряд несколько тротиловых шашек, очень напоминающих параллелепипеды хозяйственного мыла. Внизу грузилом крепится плоский булыжник, подобранный здесь же, на опушке тайги. Сверху мастерится ручка в виде полупетли. Вся эта процедура называется замотка. Она навевает странные ассоциации: будто попал в российский провинциальный аэропорт, в это царство скотча и абортированного багажа.

Иван Игоревич отвзрывался одним из первых, его можно и дальше безнаказанно донимать расспросами:

- Как получилось, что ты военным водолазом стал?

- Мечта. На гражданке увидел по телику людей в масках и гидрокостюмах. Сначала загорелся. Потом подумал-подумал и решил: не сбудется это никогда. А в армии опять эта тема всплыла. И так получилось, что попал туда, где учили на водолазов.

- Мечты сбываются?

- Конечно, — Ваня говорит с убежденностью сектанта. Не говорит, взрывает. — А Бог ведь понимает, в чем ты больше всего нуждаешься. Это я точно знаю. До армии я был послушником при храме. Помогал батюшке — ремонт, то да се. Вник постепенно во всю эту ситуацию: как люди живут, чем дышат, про духовность узнал. И потихонечку стало сбываться то, чего хотелось. А что не сбывалось - судьба. Значит, не должно было это произойти, и не надо.

- О чем сейчас мечтается?

- Жить по-человечески, в своей жизни что-то поменять.

- Например?

- Чтобы подлости было поменьше, власти денег. Я еще до срочки поступал в военное училище. Десантное. Операцию делал, нос ровнял из-за непроходимости пазух, чтобы пройти медкомиссию. Прошел. Но конкурс был шесть человек на место. Чтобы поступить, нужны или связи, или деньги. Ни того, ни другого у меня нет. Ну и чего? Плюнул я, развернулся и уехал. Там мне один офицер еще сказал: «Ты не переживай - в армии увидишь больше, чем здесь». Так оно и вышло. Сейчас офицеры получают столько же, сколько и я - обычный мичман.

Из-под навеса то и дело доносится: «200 грамм, 400 грамм». Это стандартный вес шашек. Но как, однако, специфически устроен русский мужской мозг: сразу начинаешь думать о промилле, а не о тротиловом эквиваленте.

Капитан третьего ранга Станислав Фамилиюпросилненазывать отправляется на закладку. У него в руке трехкилограммовая связка шашек. Напоминает авоську. Гидрокостюм сидит лягушачьей шкурой. Появляется ощущение пионерской игры «Зарница». Коллеги, навешивая на Стаса оборудование и груз, облегчающий погружение, пытаются его подколоть.

- Конституция-то у тебя не того… слабовата.

- Менять надо конституцию, — тонко парирует Стас.

- Это уголовно наказуемо, — еще тоньше шутят ему в ответ.

Вообще шутка здесь — атрибут непременный, едва ли не уставной. А серьезные выражения вроде «войсковое товарищество», конечно, неплохие, но не годятся для внутреннего употребления. Так, для газеты или когда командующий с ревизией погостить приедет. Иначе нельзя. Будешь щеки надувать и пальцы веерить — не всплывешь на поверхность, как пояснил мне один веселый капитан. Популярны, к примеру, шутки про Китай. Наверное, сказывается географическая близость потенциального противника. Мне особенно запомнилась такая: «И начали наступать китайцы небольшими взводами по полтора миллиона человек…»

Стаса одевают, словно ребенка зимой перед выходом на ледяную горку. Встряхивают, поправляют, затягивают, защелкивают, разглаживают. Причесали бы, если бы резина не мешала.

- Ты хоть шевельнись, а то стоишь, как в бюро добрых услуг, — беззлобно цедит капитан первого ранга Николай Чеботарев. Мне его представили немного загадочно: «человек из Москвы». Среди своих его почему-то зовут Никник, а не Че. А ведь он и берет носит черный, и растительность на лице есть. Может, причина в том, что строгость его мягкая, напускная, контрреволюционная?

- Николай Николаевич, а правду говорят, что водолазы-взрывники, как и снайперы, по темпераменту обязательно должны быть флегматиками?

- Действительно, холерический тип мало подходит. Тут нужна четкость, слаженность, выдержка.

- Видимо, тот курсант, который перед Стасом погружался и запутался в проводах, не флегматик?

- Он нервничал, конечно, но виду не подавал, заметили? Он у нас из Центра спецназа МВД, который создан в этом году. Опыта еще мало. Тут грунт, как в кратере, зарядами выбит. Он оступился, его развернуло, он запутался. Просто потерял ориентацию.

- Это отразится на его оценке?

- Ну, так сразу и отразится! Посмотрим на его теоретическую подготовку. Устроим дополнительные испытания. Все будет хорошо. Главное - не суетиться.

В общем, понятно - это Никник, а не Че. А команды «Не суетись!», «Спокойно!», «Убрать мандраж!», «Руки, не трястись!» на самом деле здесь одни из основных.

Со Стасом работают еще трое - так называемые обеспечивающие. Полковник Владимир Горошко, начальник инженерного отдела Сибирского регионального командования ВВ МВД РФ, - над схваткой. Он, пожалуй, самый опытный инструктор по инженерной подготовке во внутренних войсках, следит за каждым движением, словом и вздохом любого из участников этой группы.

Все. Спуск начинается.

- Проверяем герметичность: сразу обжимайся, потом — связь.

Заработала связь. Трескучая, как кинематограф 1930−х.

- Как принимаешь меня? — с выражением добросовестно артикулирует радист.

- Принимаю тебя на пятерочку.

Сколько все-таки эротизма в этих «как принимаешь меня?», «обжимайся», «связь хорошая», «иди по концу»!

Вдалеке на противоположном берегу какая-то женщина моет посуду. Взрывы ей решительно неинтересны, даже головы не поднимает. Война и мир. К ней на подмогу приходит солдатик-срочник — начинает какой-то железякой скрести сковороду. Сначала этот скрежет всех напрягает: появляется иллюзия, что у кого-то сбоит снаряжение.

- Нажимай клапан на рукаве! — обеспечивающие немного нервничают. Стас осваивается. Стравливает лишний воздух — выжимает из-под комбинезона, чтобы тот прилип к телу. Его движения напоминают танец маленького терминатора. Он быстро скрывается под водой. Это называется «пошел на грунт».

- Смотри, как идет! — восхищается Горошко. — Дышит через раз. Как человек-амфибия. Два дыхания — и уже на том берегу. Помню, были у нас ребята из засекреченных служб. Они без баллонов ходили. Прямо в спортивном костюме: раз — и нырнули. Потом по полстакана налили - и хорошо.

Мы ориентируемся по пузырям.

- Стой на месте, — командует по связи Горошко. — Закладывай заряд. Понял? Осмотрись. Выходи по натяжению сигнального конца.

Эх, нравится мне военное коммуницирование. Вот так бы заметки писать: четко и емко.

- Какая видимость там? — спрашиваю.

- Никакая. Ноль. Он руки своей перед маской не видит.

Стас поднимается по трапу.

На все про все ушло минут пять. Все незаметно выдыхают. Нельзя показывать, что волновались, — следующие могут запаниковать.

- А в боевых условиях сколько времени дается на закладку?

- Сколько жизнью отмеряно, — неохотно отвечает Владимир Горошко

В возвращаюсь к Ивану, в мирской жизни — послушнику:

- У тебя обида осталась на военное училище?

- Ну, какая обида. Странно это: поступают люди, которым это не надо. Они сами говорили, что их родители запихнули. Какие офицеры выйдут оттуда? Офицеры после срочки и после военки - люди разные. Первые прочувствовали армию, как она есть, потрогали ее руками. Вторые как были маменькиными сынками, так и остались. Вот, к нам лейтенанты приходят молодые, после военных вузов, так у нас сержанты — умнее. О чем тут говорить? Какое сейчас образование? Никакого.

- Значит, надо менять эту систему.

- Мир изменить можно, только если ты изменишь что-то в своей жизни, в своей семье.

- Мало у кого это получается.

- Надо к этому стремиться. Нужно просто всегда оставаться при своем мнении.

- А если ты неправ?

- Прав, не прав — поймешь это потом. Зачем отступаться, слушать кого-то, если ты сам для себя все решил? Даже если неправильно поступил — зато сам. Я вообще делю людей на сильных и слабых. И матери эти неправильно поступают, когда отмазывают детей от армии. Они своих детей слабыми делают.

Тем временем Стас приготовился подрывать.

- Сними перчатки. А провода кто будет подсоединять?

Провода — это катушка с электропроводом 20−летней давности. Я сам с такой в армии бегал куда-то - кажется, натягивать двужильный медный, чтобы высушить после стирки гимнастерку своего командира.

- И еще 20 лет она у нас будет, — комментирует мое удивление кто-то из инструкторов.

- А чего ей сделается?

- Мне неудобно крутить, — говорит водолаз. — Ручка слева.

- А ты машинку разверни, она справа будет, — советуют ему.

Узнаю родную армию: не можешь — научим, не хочешь — заставим. Блин, нас точно никому не победить.

- А где готовность? Рука вверху. Вот, теперь готов. Огонь.

Стас крутит ручку. Как будто юлу мучает. И звук такой же.

- Держи крепче. Нажимай!

- Нажимаю.

Ответ тонет в грохоте взрыва и шуме падающей воды.

Пуля с наслаждением зевает. Курсанты лениво прячут мобильники, которыми снимали взрыв.

- Отбой. Следующий. Третий и первый, переодевайтесь!

Оказывается, ни один взрыв не похож на другой. Как орхидеи или ушные раковины людей. Все зависит от рельефа дна. Ну, и от исполнителя, конечно. Один из инструкторов несет в сторону озерца приготовленный к подрыву заряд. Внезапно обрывается ручка из скотча. Три кило тротила едва не падают на землю. Без детонатора это не опасно, но все равно как-то потеешь от такого происшествия.

- Чей заряд, бляха-муха? — орет в себя, сглатывая ругательства, инструктор. — Снегирева? Вот холера! — инструктор пылает, как двухметровый огнепроводный шнур. Ничего себе водолазы-флегматики.

С первой осечкой ощущение «Зарницы» начинает стремительно пропадать.

- Баста. Убирайте все. Готовность к обеду. Участники сбора, строиться! — командует Горошко.

Чеботарев подводит итоги:

- В общем, со своей задачей все справились. Вы прочувст¬вовали ту тяжесть, которая ложится на водолаза-взрывника. Взрывчатое вещество здесь не имитатор. Кто ошибся, не переживайте — жизнь научит. Главное — чтобы количество погружений равнялось количеству благополучных всплытий. И разница была нулевая.

И добавляет в нашу сторону шепотом, чтобы не слышали курсанты: «Как говорится в нашем тосте, за нули!»

Стас флегматично делится впечатлениями от спуска:

- Да, думал, будет сложнее. Нет, не боялся.

Потом глаза его загораются:

- Сюда приходят только в твердой памяти и с ясным сознанием. У меня отец, дед и прадед - все военные. Мы это чтим и бережем. Не каждый сможет понять. Но кто-то должен и это делать. И желательно, чтобы у этого кого-то горели глаза.

Максимальное на единицу местности число людей, заинтересованных своей работой, — давненько я такого не видел.

Обед. Все то и дело желают друг другу приятного аппетита. Кто не пожелал — на того смотрят с недоумением.

Подают омуля на рожнях, то есть испеченного на костре. Борщ. Малосольные огурчики. Хозяева рыбу только поковыряли. Мне это понятно: я тоже ведь в Третьяковку редко хожу.

Мой товарищ, новосибирский интеллигент, предпринимает слабую попытку помыть за собой посуду. Встречает резкое сопротивление поварихи: «Ты в армии-то служил?! Служил? Тогда должен понимать!»

По дороге с Водолазки в город встречаем надпись на скале: «Я люблю Зою Игоревну». Все-таки любопытные люди здесь живут.

В Северобайкальске при входе на рынок — плакат: «Рынок ждет вас всегда». Местные жители эту фразу уже давно пере¬осмыслили: «Рынок жрет вас всегда».

У нашего сопровождающего Жени в багажнике машины гигантская колотушка — добывать кедровые шишки, на зеркале заднего вида портрет Пандито Хамбо-ламы XII Даши Доржо Итигэлова. Тетка Жени живет в Хайфе и работает стоматологом.

Женя с упоением рассказывает про обитателей окрестных водоемов. Как и все местные, он ориентируется в первую очередь по местам поклевки разных рыб, а потом уже — по географическим объектам.

- На той стороне самые рыбацкие места. Во Фролихе, в Аяе. Аяя — губа небольшая. Ни один шторм ее не берет — вход узкий. Там распадок. Дальше Фролихинское озеро. Часа два пешком. Даже даватчан водится — редкая красная рыба. Таймень, хариус, не говоря о сорожке всякой — окуне, щуке.

Женя командует военным катером. Может держать курс в сплошном тумане по запаху. Кругом сероводородные источники — у каждого свой особенный аромат тухлых яиц.

- Женя, никогда не было желания стать водолазом?

- Не-а. Водолаз ведь на катере обычно единственный, кто ничем не занят во время перехода.

Ракурс № 2

Водолазные подразделения сейчас есть во всех силовых структурах. В их задачи, среди прочего, входит охрана стратегических государственных объектов, а также обеспечение безопасного проведения на территории России международных мероприятий с участием лидеров других государств.

— Мы научились защищать себя со стороны суши, — рассуж¬дает капитан второго ранга Григорий Стоянов. — А с воды — нет. Это силовики стали понимать, везде вводят в штат водолазные группы. Тем более сейчас будет сдаваться плавучая атомная электростанция. А вообще я так считаю: чтобы стать хорошим водолазом, надо этим делом заболеть. Это захватывает. Как прыжки с парашютом.

— Прыгали?

— Мечтаю, но боюсь.

Если описывать задачу военного водолаза человеческим языком, как это сделал для меня один из мичманов, то выглядит она примерно так:

— Представь, Жэ-8 собралась в Питере. Ты стоишь постовым на дне Финского залива, куришь. До Константиновского дворца ластой подать…

— Статистика говорит, — добавляет Николай Чеботарев, — что число преступлений на воде постоянно увеличивается. Захваты плавсредств — возьмите свежую историю с судном Arctic Sea. Или сомалийских пиратов. Как освобождать заложников? Вот туда посмотрите.

Я смотрю в сторону катера, куда показал команданте. Там в воде у борта работают несколько человек в легких водолазных костюмах.

— Какая у них задача?

— Отработка раздевания и одевания под водой. Подготовительные упражнения для штурма катера. Выход на катер. Штурм — освобождение заложников. Быстрей, быстрей ногами перебирай. Ваня, опять? Дыши, не забывай. Голову окуни. Посмотри, где загубник и ныряй. Аккуратней.

Я никогда не воспринимал воду как агрессивную среду. Теперь стал.

Новое занятие — подрывы конструкций на суше. До обеда. После — сибирская сиеста. Это значит, надо вместе с курсантами ехать в местечко под названием Солнечный, сидеть час в радоновых источниках, а потом выйти и крикнуть на весь Байкал: «Как будто заживо родился!»

Пока же курсанты зажигают: учатся обращаться «с этим красным шнуром детонирующим».

— Рррняйсь! Сррна! — армейский шик: жевать команды. Скороговорка, которой позавидовала бы Т. Канделаки: «Тема занятия: “Огневой способ взрывания”. Учебные вопросы: порядок изготовления зажигательной трубки, подрыв одиночного заряда, подрыв конструкции. Напоминаю об уголовной ответственности за хищение взрывчатых веществ. Срока серьезные: от пяти до двадцати лет».

— Ты не крути, обжимай, — мирно говорит Чеботарев курсанту, тискающему плоскогубцы. Тот пыхтит, высунув кончик языка, как первоклассник. На ребре ладони у него татуи¬ровка. Как ни странно, приличная.

— Считаем взрывы, наблюдаем за воздухом. Если взорвалось — черный дым, не взорвалось — белый.

Для начала курсантам надо подготовить шнуры, поджечь их и бросить за бруствер. Выглядит это безобидно, как будто идут занятия в школе фокусников.

— Укрепить зажигательную трубку на колышек.

А колышек — это простая ветка.

Взрывы. Есть у них такая особенность: сколько ни ждешь — они всегда происходят неожиданно. Как смерть близкого человека, даже если после продолжительной болезни. И не моргнуть могут только самые неморгающие. Ну и собака Пуля, конечно. Пока двуногие шумят, она вылизывает себе пузо.

Особенно мне понравились две команды. «Встать на колено! Взять две-три спички в зубы!» — за реализм. И «Воспламенить!» — за романтизм.

— Хорошее, — говорю бойцам, — слово «воспламенил».

Посильнее и «Фауста», и фаустпатрона. Что-то из гейдельбергской школы, — последнее соскочило с языка ненамеренно, как бы бить не начали.

— Или из Державина: «Восторг внезапный ум пленил…» — отвечает курсант.

— «…и все вокруг воспламенил…» — подхватывает другой.

— «И в гроб сходя, благословил…» — резюмирует третий.

Ни фига себе армия, думаю. Нет, нас точно китайцам не победить.

Пахнет Новым годом — китайскими петардами. Не хватает абхазских мандаринов. Помню, шел я мимо Красной площади, услышал бой курантов — сразу захотелось шампанского. Условный рефлекс.

В карманах у девушек-медработников «Москитол». Местных комары не кусают, а на новенького летят дай боже. Нас сомнительно успокаивают: «Вот через две недели мошка пойдет, гнус вылезет на тепло — комары вам покажутся бабочками. Ни одна сетка не спасет. Даже духи французские».

Здесь принято успокаивать по принципу «могло быть и хуже». Скажем, исходя комплиментами по поводу действительно отменно выстроенной столовой в части № 7628 и их горячих пирожков, я вслух вспомнил, как больше недели в армии мы пили одно только подсолнечное масло и собирали грибы, потому что никакой другой еды просто не было. Мне ответили:

— Нормально, это ведь жир и растительный белок.

— Вопросы на засыпку есть?— спрашивает инструктор, используя профессиональный каламбур. Никто не отзывается. Инструктор немного расстроен. Ему хочется интерактивности. — За мной, в городок подрывных конструкций, вперед, марш!

…Мы снова бежим прятаться. Метров семьдесят. На этот раз в блиндаж. Горошко снова замыкает нестройную колонну бегущих. На длинных, невоенных ногах. Он курит сигареты «Гламур», тонкие, женские. Ему плевать, что о нем подумают. После Афганистана, Карабаха, Абхазии, двух Чечней. Он только что ходил по грибы. Собирать не стал — оставил на завтра, чтобы подросли, потому что надо продлить удовольствие. Про грибы он рассказывает с гораздо большим воодушевлением, чем про Карабах и Чечню. Это так у всех, кто воевал по-настоящему. Кто поет про войну, тот не воевал. Это последняя стадия накопленной мудрости, когда понимаешь, что главная радость жизни — грибы. В 25 лет это еще ясно не вполне, в 25 интересней тротил.

Раздается взрыв. Прилетает кусок вагонетки, залитой бетоном.

Я не могу упустить случай расспросить главного грибника России о геополитике:

— На Кавказе начнется третья война?

— Она там и не кончалась.

— Я про активную фазу.

— Перед Олимпиадой все там встанем, на границе, года за два. По Ингури в Гальском районе, в Надтеречном по хребту. Это будет сложное время.

Горошко кричит, добавляя голосу взрывчатки:

— Изоленту прячьте, сынки. Заряды в карманах?

Мне уже все это начинает нравиться: и наше военное присутствие на Кавказе, и заряды в карманах. Вообще говоря, если у тебя есть член и щетина, это все не может не нравитья. Кто не соскабливал перочинным ножиком серу со спичек «Балабановские» в гайку, зажатую между двух болтов; а потом не кидал ее о стенку бойлерной, чтобы взорвалось; а потом не ждал, когда выбежит оттуда сонный и разъяренный дядька в синей робе и в трениках с надутыми коленками? Нет, правда, кто? Есть такие на этом свете?

Ракурс № 3

Следующая тренировка — погружения в море. Так здесь называют Байкал.

Строй курсантов.

— Работаем до обеда плотно, возможно, после — тоже. Любая неисправность — выходим на поверхность. Героизма никакого не надо. Кто не понял своего назначения?

Какая сильная фраза!

— А в трехболтовке кашлять можно?

— Ну, кашляй, если хочется. А ты больной?

— Угу, — смеется больной. — Температура-дура. Вдруг война, а я уставший?

— Чего не обращался? — спрашивает врач строго, игнорируя шуточку.

— А чего обращаться, у вас только зеленка.

— Откуда ты знаешь, ты приходил?

На причале лежат баллоны со сжатым воздухом. Стоят боты знатные, с начищенными до блеска бронзовыми набалдашниками — килограммов по шесть каждый. На шлеме трехболтового гидрокомбинезона надпись: «28−й воензавод, 1986 год». Потрогал, приподнял — как 16−килограм¬мовая гиря. Общий вес снаряжения — 80 килограммов.

Книжечка валяется на столе: «Справочник водолаза. Вопросы и ответы». Валяется для проформы. Никто в нее не заглядывает.

Такие же, нетронутые, я видел в здешней часовне, построенной каким-то легендарным бойцом. Вездесущий Кураев. «Переселение душ». Дайджест Евангелия.

Курсанты погружаются и всплывают, как конвейер движется. Их задача — добраться до двух тренировочных объектов: перевернутой баржи и остова «уазика». Затем обследовать их.

Все здесь продувается, шипит, кряхтит, металлически скрежещет. Дыхание по громкой связи напоминает одновременно шум прибоя и сердцебиение кита.

Вот вынырнул мичман Александр Гизитдинов из Благовещенска:

— Мечта? Не сказал бы. Просто не хотел служить в обычных войсках. Надо было чего-то такого — поэлитней. А теперь я хочу делать водолазную карьеру. Продвигаться по карьерной лестнице. Набираться опыта, знаний. В планах — военный институт.

— Девушка?

— Девушки на данный момент нету, — рапортует он, как на экзамене. — Пока только папа, мама и две сестры. Переживают за меня, говорят: опасно. Не знаю, каждый род войск опасен по-своему. Я ездил один раз на Чукотку, в Билибино. Там был «Атом-2007». Мы обеспечивали охрану водохранилища. Тренировались, устанавливали сети, чтобы не было проникновения, «чтобы никто ничего не закинул», производили осмотр гидротехнических сооружений, днищ кораблей.

— Чем привлекает такая работа?

— Может быть, адреналин. Всегда все разное: водоемы, глубины, снаряжение. Что-то в кровь все равно вбрасывается.

Публика здесь собралась пестрая. Вот два товарища в спортивных костюмах, у одного на голове буденовка, у другого — бейсболка. В иных обстоятельствах их можно было бы принять за грузчиков из мебельного магазина. Оказывается, полковники милицейские.

Здесь не то чтобы все равны, но как-то не принято выпячивать свои должности и звания. Забавно наблюдать, как мичман поучает офицера: «Ну не надо, не надо гайку руками закручивать. Ключ же есть». Тот стоит виновато, не знает, что сказать —то ли подчиниться, то ли подчинить.

Другого по громкой связи отругали, что он не докладывает о самочувствии. Теперь он каждые пятнадцать секунд повторяет, как мантру: «Чувствую себя хорошо, стою на грунте хорошо».

Мурманские дурачатся, изображают культуристов:

«Откройте, милиция».

Краснодарские им не уступают: «Ихтиандр, сынок, хочешь, покажу тебе свои жабры?»

— Кто чувствует в себе силы одеть полковника? — несется по причалу.

Пятеро одевают одного. На раз-два резко втряхивают его в гидрокомбинезон. Самому ему ни за что туда не протиснуться. У него на лице мука смертная. И пока совсем нет впечатления, что он чувствует себя хорошо. Чем крупнее человек, тем анекдотичнее выглядит это одевание.

— Леха, зачем тебя мама такого родила?

— Эх, а у моего товарища дача в Финляндии, — печально отвечает тот.

Метрах в пятидесяти от причала всплывает другой офицер. Приветственно машет рукой.

— Ты видел, как он свободное всплытие сделал? — водолаз лежит на животе, купол сияет на солнце. — Ай, молодца, не тонет. Знаете, что никогда не тонет?

Мимо проносят трехлитровую банку с водой из источника — эх, развенчали миф о том, что можно пить прямо из Байкала!

Все происходящее напоминает дайвинг-клуб.

— Есть отличия от дайвинга? — спрашиваю я спецназовца Алексея Бирюкова, командира водолазной группы из Мурманска.

— Основное отличие вот в чем: ты просто знаешь, что в какой-то момент тебе придется пойти и сделать такое дело, после которого ты можешь не вернуться наверх.

— Самурайская штука.

— Вообще-то пионерская.

— Вы его не слушайте. Леха у нас повернутый немного, — слабо возражает девушка-медработник.

Леха соглашается:

— Без этого, наверное, нельзя. Как говорит наш бугор, главное — конечный результат. А людей родина еще сделает.

— Может, поговорим не о смерти, а о жизни?

— Почему не поговорить с хорошим человеком?

— Вы меня не знаете.

— Доверяю. Как же под воду уходить, если другим не доверять? От недоверия войны случаются и сто грамм наркомовских недоливают.

— Доводилось на Кавказе работать?

— Каюсь, грешен.

— Это да или нет?

— Это да, да, да и еще раз да.

Алексей приезжает сюда не в первый раз. Он здесь вроде массовика-затейника.

— В рутину все это не превращается?

— Превращается. Всегда охота экстрима. Как Фрейд говорил: «Уже как стакан воды выпить». (А он такое говорил?)

— Новое надо искать.

— Ищем. Вот сейчас с вертолета в воду прыгать будем. Вообще говоря, работа находит тебя сама. Я вот еще пять лет назад и не думал, что буду водолазом. Был замкомвзвода, мотористом. Потом поступило предложение попробовать. До сих пор пробую. Сначала цепляет. Потом не отпускает. Если один раз спустился, второй по-любому пойдешь. Это как тост за родителей или за родину. Не отказаться.

Из тайги доносится песня. Это срочники направляются на ужин. «В любую непогоду уходим мы под воду. И служим мы России, иначе нам нельзя…»

Под такую песню, наверное, хорошо маршировать в трехболтовке по дну Байкала.

Игорь Найденов