Воинские части непосредственного подчинения Отдельная дивизия оперативного назначения Восточное региональное командование Сибирское региональное командование Уральское региональное командование Северо-Западное региональное командование Приволжское региональное командование Северо-Кавказское региональное командование Центральное региональное командование


О знамени ВВ МВД РФ

Главная тема
Весь журнал внутренних войск МВД России
«На боевом посту» и в электронной версии


Адрес ГКВВ МВД России: 111250, Москва, ул. Красноказарменная, 9а
Телефоны горячей линии:
(495) 668-06-92 - по вопросам
организации
благотворительных акций
(495) 361-80-05, 361-84-09 - по
социально-правовым вопросам
Новости
Поиск по сайту:

Архив новостей

Январь 2014
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
1 2 3 4 5
6 7 8 9 10 11 12
13 14 15 16 17 18 19
20 21 22 23 24 25 26
27 28 29 30 31
Назад | Вперёд


Главное
командование

Региональные
командования


История
 
МЫ НЕ МОГЛИ НЕ ПОБЕДИТЬ!

Герой Советского Союза Шатилов Павел Иванович

Родился 23 декабря 1920 года в селе Мартыновка Оренбургской области. В 1938 году призван в войска НКВД. В 1940 году окончил Саратовское военное училище пограничных и внутренних войск НКВД. Командовал заставой на границе с Финляндией. С первых дней войны на Ленинградском фронте. Воевал в составе 1-й дивизии войск НКВД. При прорыве блокады Ленинграда командовал батальоном. Затем освобождал Ригу, Клайпеду. После войны служил во внутренних войсках. Прошел должности начальника отделения боевой подготовки дивизии, заместителя командира полка, командира полка, начальника штаба дивизии, командира дивизии. Уволился в запас в 1962 году. Награжден орденом Красной Звезды, тремя орденами Отечественной войны 1-й степени, медалями. Полковник в отставке.

КРАСНЫМ командиром, офицером-танкистом я решил стать после просмотра замечательного советского фильма "Трактористы". Очень уж мне тогда понравилась военная выправка знаменитого артиста Николая Крючкова, главного героя картины. Смотрел на экран, а руки сами собой сжимались на воображаемых танковых рычагах, и до замирания сердца хотелось управлять этими легкими, стремительными, но вместе с тем мощными машинами — "летающими" танками БТ-7.

В общем, сразу после киносеанса мы с друзьями Иваном Сыркиным и Михаилом Золотухиным пошли в райвоенкомат проситься, чтобы нас направили на учёбу в любое танковое училище. В то время у молодёжи и мысли не было уклониться от службы в армии. Да и гены, наверное, говорили сами за себя: мой батя храбро воевал с немцами и австрияками в империалистическую, был дважды ранен и вернулся домой георгиевским кавалером. А потом, уже после революции, ему довелось повоевать ещё и против белых на Западном фронте. Словом, не удивительно, что меня тянуло к военному делу.

В военкомате нам пояснили: набор в военные училища уже завершён. Приходите на следующий год. А как прожить эти двенадцать месяцев, если каждую ночь кавалерийские атаки да танковые армады на марше снятся?

Не мной подмечено: если чего-то очень хочется, то это обязательно сбудется. На следующий день, едва дождавшись утра, снова побежал в военкомат. А там, как по заказу, на столе военного комиссара уже лежит заявка на дополнительный набор курсантов в Саратовское военно-пограничное училище. Моей радости не было предела! Мне, можно сказать, выпал шанс, который случается один раз в жизни. И для меня уже было не важно, что училище было пограничным, а не танковым. Тем более умом я понимал: кто-кто, а пограничники-то в бой с врагами всегда вступают первыми...

НАШ ВЫПУСК состоялся досрочно, в январе 1940 года, из-за войны с белофиннами. Получив назначение в Ленинградский военный округ пограничных и внутренних войск, я был назначен на должность заместителя начальника 18-й пограничной заставы.

После завершения финской кампании наша застава в полном составе передислоцировалась к новой границе, которая теперь проходила за Выборгом. Мы разместились довольно удобно, в здании бывшей финской школы. А потом занялись обустройством нашего участка государственной границы. Пограничные столбы пришлось ставить на местности, сверяясь с жирной линией, нанесённой карандашом на топографической карте. Но, как говорится, гладко было на бумаге, да на местности овраги, а по ним ходить! Мы то и дело залезали на финскую территорию, а иногда терялись и уходили от границы совсем далеко. Тогда нас останавливали финские пограничники и возвращали назад. Делали они это предельно корректно. Первыми отдавали воинское приветствие, не кричали и не ругались, а просто провожали нас к линии новой границы.

Нашей заставой тогда командовал Николай Иванович Васильцев. Личного состава было 65 человек, причём все пограничники были украинцами, успевшими отслужить по три, а некоторые и по четыре года — из-за войны с Финляндией увольнение отслуживших установленный трехгодичный срок солдат было приостановлено.

Таких солдат я больше никогда не встречал. Крепкие, толковые, инициативные. Без преувеличения могу сказать, что они были обучены и подготовлены лучше, чем многие офицеры, с которыми мне потом доводилось воевать. Если бы вся армия перед войной была укомплектована такими бойцами, немцы бы до Москвы не дошли...

В ДЕЛАХ и хлопотах время летело незаметно. Вскоре меня назначили начальником заставы. К лету мы уже обустроили более семи километров государственной границы и приступили к плановому несению службы. Одновременно улучшались и бытовые условия: появилось своё подсобное хозяйство, пекарня, банька, хлев. Иногда мне казалось, что войны больше никогда не будет, так тихо было вокруг...

Через год мирная идиллия кончилась. Летом 41-го года с финской стороны к нам начали забрасывать лазутчиков. Первого разведчика мы задержали прямо на железнодорожной насыпи. По ней только прошёл скорый поезд: Хельсинки–Ленинград. Его обнаружил секрет и тут же доложил на заставу. Тревожная группа быстро вышла на перехват.

На допросе задержанный держался смело, уверенно. Сказал, что заблудился. Под охраной его отправили в комендатуру. Вскоре оттуда поступило сообщение, что финская разведшкола выпустила целый курс диверсантов, специально обученных для действия в нашем тылу. Это был первый тревожный звонок. А вскоре прозвенел и второй.

Ночью с 11 на 12 июня 1941 года границу перешли два вооружённых человека. Эти в плен сдаваться явно не собирались. Умело маскируясь, они посыпали землю какими-то химикатами, и собаки не могли взять их след. Тревожные группы, разбившись на тройки, буквально перепахивали блокированный район, но задержать нарушителей по горячим следам не смогли.

На следующий день их всё же обнаружили. Увидев пограничников, один бандит начал отстреливаться из пистолета, а второй кинулся наутёк. Пришлось наряду открыть огонь на поражение. Вскоре прикрывающего отход диверсанта ранили в живот. Когда к нему, истекающему кровью, подошёл старший наряда, он чётко сказал по-русски: "Всё, снова война!" — и умер. Второго нарушителя обнаружили только на третьи сутки поиска. Несмотря на ранение в обе ноги, он смог залезть на высокое дерево и замаскироваться в густой кроне. Потом в кустах мы нашли и брошенный им рюкзак с радиостанцией и документами. Паспорта у них, кстати, были настоящие, с ленинградской пропиской.

Такие провокации регулярно случались и на соседних погранзаставах...

22 ИЮНЯ 1941 года я проснулся от громкого взрыва. Машинально вскинул руку и посмотрел на казённые, единственные на заставе часы: стрелки застыли на четырёх утра. Нашу заставу бомбили финские бомбардировщики. Бомбы они почему-то сбросили очень далеко, так что здание не пострадало, даже стёкла не вылетели. Едва самолёт улетел, над лесом тут же взлетели три красные ракеты — сигнал для сбора всех нарядов с границы.

Паники у нас на заставе не было. Наоборот, все были предельно сосредоточенны. Мы тут же выслали вперёд и на фланги боевое охранение с ручными пулемётами, а сами заняли оборону в заранее подготовленных окопах и блиндажах, в которых стояли станковые пулемёты "максим".

Первыми в бой вступили пограничники боевого охранения. Увидев колонну финских солдат, они подпустили их поближе и обстреляли из пулемёта Дегтярева. А затем отошли к заставе доложить о противнике. Я тут же бросился к телефону и связался с комендантом участка капитаном Василием Путятиным. Нервно, едва сдерживаясь, чтобы не кричать, начал быстро, скороговоркой докладывать, что заставу справа, по лесистому участку обходят финны! Много финнов! Комендант немного помолчал, а потом сказал весьма мудрые в той обстановке слова: "Ну и что ты мне об их победоносном марше докладываешь? Что, тебя не учили, как врагов надо встречать? Немедленно отбить нападение, а потом доложить о результатах боя!"

Едва я успел положить трубку, финская артиллерия начала артобстрел. Тяжёлые крупнокалиберные снаряды с заунывным воем пролетели над головой. Ткнувшись в землю, они разорвались где-то невдалеке от наших позиций. От близких разрывов земля в блиндаже затряслась, заходила ходуном под ногами. Потом всё стихло. Выглянув в амбразуру, увидел, как на опушку леса выходят плотные цепи финских солдат. Одетые в мышиные мундиры, с автоматами "Суоми" в руках, они шли не таясь, в полный рост. Нас разделяло каких-то двести метров.

В этот момент время для меня остановилось...

Внезапно по наступающему врагу хлёстко ударили станковые "максимы". Их тут же поддержали зачастившие ручные "дегтяри", а уже потом захлопали трёхлинейки Мосина. Безжалостный свинцовый град буквально выкосил первые шеренги врагов. Тут уж и я не удержался, засунул в кобуру потёртый револьвер и отобрал у пулемётчика его штатный ПД. Приложившись к удобному, ещё тёплому от солдатской щеки прикладу, начал короткими очередями валить на землю наступающих финнов. Они не добежали до наших окопов каких-то пятьдесят метров.

Не выдержав смертоносного огня, финны развернулись и кинулись наутёк. Мы стреляли в их сгорбленные спины до тех пор, пока последний вражеский солдат не скрылся в густом подлеске. Когда всё стихло, я отпустил пулемёт и медленно сполз на землю. Ноги совсем не держали. Затем долго не мог свернуть и прикурить дрожащими руками цигарку. После первой затяжки немного пришёл в себя, встал на ноги, взглянул на часы, а затем посмотрел в амбразуру. Господи! Всего шесть часов утра, а синее небо уже затянуто чёрным дымом от горящей заставы, кругом пахнет гарью и порохом, а ещё совсем недавно красивая зеленая поляна перепахана воронками и устлана телами десятков убитых людей...

В 6.30 начался новый артобстрел, а за ним вторая атака. Через час ещё одна — третья. Все атаки были отбиты, а финны, понёсшие значительные потери, отступили назад, за государственную границу. К 12.00 к нам на помощь подоспел стрелковый батальон с комендантом участка. Мы вместе обошли поле боя, собрали документы и нехитрые трофеи, а затем похоронили нашего погибшего пограничника. Это была единственная потеря заставы 22 июня 1941 года...

ВСКОРЕ, несмотря на то, что финны не смогли продвинуться на нашем участке погранотряда ни на метр, мы начали отступать. Немецкие танки с мотопехотой прорвали оборону где-то на фланге и устремились к Ленинграду. Чтобы не оказаться отрезанными, пришлось отступать и нам.

В начале июля 1941 года наш погранотряд переформировали, и меня назначили командиром стрелковой роты во вновь сформированной 1-й дивизии войск НКВД. Едва мы успели провести боевое слаживание, как гитлеровские войска опять прорвали нашу оборону под Лугой, перерезав стратегическую ветку железной дороги Москва–Ленинград.

Дивизия получила приказ выбить фашистов со станции Мга. В моей роте тогда числилось по штату 160 человек. После продолжительного пешего марша мы прямо с ходу, без разведки и организации какого-либо взаимодействия, были брошены в бой. Боевой приказ мне довёл командир батальона. Он махнул рукой в сторону деревни под названием Горы и сказал, что надо выбить прорвавшихся оттуда немцев. Рядом с деревней рос густой лес, который помог нам скрытно сосредоточиться неподалеку от населённого пункта. Нам повезло тогда дважды: во-первых, фрицы не успели толком окопаться, а во-вторых, наша атака оказалась для них полной неожиданностью. Мы выскочили из леса с криками "ура!", стреляя на ходу из автоматов и винтовок. Немцы, огрызаясь пулемётным огнём, отступили, не оказав нам упорного сопротивления.

Едва мы успели занять деревню и похоронить в братской могиле своих убитых, как в небе появилась тройка "Ю-87". "Лаптёжники", завывая сиренами, по очереди круто сваливались в пике, сбрасывая на наши позиции свой смертоносный груз. Во время первой бомбёжки было очень страшно. Порою казалось, что фашистские стервятники с высоты птичьего полёта отчётливо видят меня и моих солдат, свернувшихся калачиком на дне неглубокого окопа. Позднее мы привыкли и к налётам вражеской авиации, и к регулярным артобстрелам. А тогда, после основательной бомбежки, мы впервые увидели немецкие танки. Приземистые, лязгающие узкими гусеницами стальные коробки с короткоствольной пушкой и пулемётом в лобастой башне охватывали деревню полукольцом.

Их было не много, всего около десятка. Но нам их нечем было остановить. Крупповскую броню винтовкой или пулемётом не пробьёшь, а гранаты у нас тогда были только осколочные. Да что там говорить про гранаты, у нас даже бутылок с зажигательной смесью не было! В принципе, фашисты могли нас запросто передавить гусеницами, но они остановились в отдалении и открыли прицельный пушечно-пулемётный огонь.

В этом аду было невозможно поднять голову. Снаряды рвались над самой головой, засыпая окопы тучами рыхлой земли и острыми горячими осколками. А потом на нас двинулся немецкий пехотный батальон. Гитлеровцы шли нагло, дерзко, в полный рост, поливая нас свинцом из своих тявкающих автоматов. Мы открыли ответный огонь, но их наступало много. Очень много... Пришлось нам оставить деревню и отступить назад в спасительный лес.

Ночью старшина на подводе привез нам туда хлеб, воду и термосы с горячей кашей. Мы быстро поели, организовали боевое охранение и как мёртвые повалились на траву от усталости. Ранним утром к нам на выручку подошли две артиллерийские батареи. После короткого артналёта мы опять выдавили фрицев из деревни и продержались там под бомбёжкой почти двое суток.

А потом немцы опять подтянули танки и выбили нас из деревни уже окончательно. Вскоре из штаба дивизии пришел приказ отходить к Шлиссельбургу. Моя рота, точнее, то, что от неё осталось, отступала по печально знаменитым Сенявинским болотам. Когда мы вышли из леса на крутой берег Невы, на песчаном откосе показались три немецких танка с десантом на броне, но их тут же отогнал стрельбой из орудия бронекатер Ладожской флотилии, охраняющий переправу войск через Неву. Когда мы добрались до штаба дивизии, в роте оставалось в строю девяносто человек. В других подразделениях людей насчитывалось ещё меньше.

Нас вновь переформировали, и я получил новую стрелковую роту, которая была спешно собрана из молодых необстрелянных резервистов и призывников. Конечно, это были уже совсем другие солдаты и офицеры. Их приходилось обучать всему с самых азов. Пока мы сколачивали свои новые подразделения, немцы успели замкнуть вокруг Ленинграда блокадное кольцо.

30 ОКТЯБРЯ 1941 года нашу дивизию сняли с линии обороны и приказали готовиться к переправе на Невский пятачок. Командование Ленинградским фронтом пыталось расширить этот плацдарм для того, чтобы позднее, накопив там значительные силы, прорвать вражескую блокаду.

Осень 41-го выдалась очень холодной. По ночам из тёмных низких туч падал снег. А мы спешно смолили и конопатили старые, неглубокие рыбачьи лодки, посматривая на тёмную, ледяную воду широкой стремительной реки. Переправлялись всем батальоном глубокой ночью. До другого берега было около 400 метров. В полной тишине мы доплыли до середины реки, а потом...

В небо взлетели десятки осветительных немецких ракет. По глазам резанул ослепительный свет прожекторных установок. На реке стало светло как днём. А вражеский берег ощетинился колючим пулемётным огнем и яркими всполохами орудийных и миномётных залпов.

Рядом с лодками, заливая их водой, заплясали высокие фонтаны разрывов. Потом сразу две мины попали в лодку моей роты. Она разлетелась на куски и ушла на дно вместе с людьми. Второй мой челнок немцы расстреляли из крупнокалиберных пулемётов.

А потом пришёл и наш черёд. Немецкая мина упала совсем рядом. Сапёра и связиста, сидящих на вёслах, убило осколками сразу, а меня с ординарцем взрывной волной выбросило за борт. Нас сразу не утащило на дно потому, что мы шинели не надели, а только накинули на плечи. В обжигающей от холода воде я её тут же сбросил и выплыл на поверхность.

С трудом добрался до берега. Очнулся, лежу на мелководье, коленки и грудь в песок упираются, а встать не могу, сил нет. Тут рядом свет моргнул. Это, как потом оказалось, дверь в землянку открыли. Кое-как встал на ноги и заковылял туда босиком по свежевыпавшему снегу.

В землянке меня тут же раздели, дали выпить неразбавленного спирта, и я потерял сознание. Очнулся только днём. Надел свою подсохшую форму. Солдаты откуда-то достали старую шинель, грязную шапку и рваные стоптанные сапоги. В таком виде и пошёл в штаб полка. На расстрел. А как иначе? Война. А я — командир роты, которая не выполнила поставленную задачу. Как же так? Люди погибли в бою, а сам жив остался?!

Но в штабе к моему появлению отнеслись спокойно. Никто меня не ругал, трибуналом не грозил, а тут же назначили командовать взводами тылового обеспечения, готовить плавсредства к новой переправе. Потом я узнал, что из всей своей роты в живых я остался один...

ВТОРОЙ раз Неву мы форсировали во главе с командиром полка Героем Советского Союза майором Горькавым. Всё повторилось, как в первый раз. Ночью мы опять доплыли до середины реки, и началось...

В лодку командира полка попала миномётная мина, и он утонул вместе со всем своим штабом. А я схлопотал две немецкие пули: в руку и живот.

Сильной боли я тогда не почувствовал, только резко, как кипятком, обожгло руку и тело. Крови из меня тогда вытекло порядочно. Наш батальон к тому времени почти весь потопили и мои солдаты погребли назад к своим. На берегу меня перевязал санинструктор, он же вызвал и санитаров. Два пожилых солдата уложили меня на окровавленные носилки и потащили в санитарный батальон. Раненых после неудачной переправы было мало, и меня почти сразу прооперировали, достав пулю из живота. Рана в руке оказалась навылет, но пришлось вытаскивать осколки раздробленной кости. А потом меня отправили в Ленинград.

Госпиталь располагался на Старорусской улице, в здании, оборудованном собственной котельной, где были заранее заготовлены уголь и дрова. Так что нам повезло, в палатах было чисто и тепло. Мы даже иногда мылись горячей водой в ванной. Уход медперсонала был замечательный…

С 15 ноября весь Ленинград перешёл на блокадный паёк. Кормили нас тогда так. В день давали 250 грамм хлеба с различными примесями. А на завтрак и ужин на тарелке приносили по одной столовой ложке пшённого концентрата.

Моя раненая рука еще не сгибалась, когда мне выдали документы и предписание в батальон выздоравливающих. Но я туда не пошёл. Пока лежал в госпитале, узнал, что мой бывший погранотряд стоит совсем неподалёку, на берегу Финского залива в местечке Лисий нос. Вот туда я и побрёл. Пришёл, показал документы часовому, и он меня направил в штаб. Захожу в тёплый блиндаж, а там сидят мои солдаты с заставы и знакомые офицеры. Смотрят на меня в упор и спрашивают: "Вам кого, дедушка?"

А потом меня долго поили крепким, подслащённым сахарином чаем с галетами вприкуску, и пограничники, стыдясь своих слёз, тайком вытирали застилавшую глаза влагу во время моего неторопливого рассказа о боях, отступлении, переправах и ранении.

В общем, меня оставили в пограничной бригаде, и более того, каким- то образом тыловики смогли выдать мне офицерский доппаёк за прошедшие два месяца. А это по тем временам было целое богатство. В него тогда входило 400 грамм сливочного масла, три банки рыбных консервов и шестьсот грамм галет. На таком по тем меркам усиленном питании я поправился окончательно.

А с 1 мая 1942 года действующая армия стала получать первую норму нормального общевойскового пайка, и мы уже больше так не голодали.

НАША пограничная бригада вначале охраняла побережье Финского залива, а потом держала оборону внутри блокадного кольца. В 1942 году всех пограничников объединили в 27-ю стрелковую бригаду, предназначенную для уличных боев в Ленинграде, на случай прорыва врага в город.

Наш погранотряд стал отдельным батальоном, а меня назначили помощником начальника штаба по разведке. Воевали мы тогда против финнов. В свой первый разведвыход за вражеским языком отправились зимой. Вражеские позиции обошли по льду Финского залива. Ориентиров не было, поэтому двигались с помощью компаса по азимуту. Валил густой снег. Мы незамеченными пробрались за линию финской обороны и углубились в их тыл на 12 километров.

Вдруг впереди показалась повозка. Мы залегли, подождали, когда она подъедет поближе, и со всех сторон бросились к ней. Кроме возницы в повозке ехали финский офицер со своим ординарцем. Сопротивления они оказать не успели, ошарашенные нашим внезапным появлением.

Один из разведчиков был карел. Он тут же начал допрос пленного офицера. Тот оказался командиром роты, которая выдвигалась на фронт для плановой замены воюющих частей. Выяснив, что его подразделение идёт следом, мы их связали, заткнули кляпами рты и устроили засаду.

Вскоре показалась колонна финских солдат. Отдохнувшие в тылу вояки беспечно шагали по льду, даже не выслав вперед боевого охранения или патруля. Расслабились ребята, забыли, что нынче не сорок первый год. Мы подпустили их поближе и по моей команде начали расстреливать из автоматов ППШ. Выпустив в мечущегося под огнём врага по полному диску, а это 72 патрона, мы быстро растворились в ночи.

Надо сказать, что финны сделали для себя определённые выводы из нашего рейда, и с тех пор караульная служба у них была поставлена очень хорошо. Больше разведчикам не удавалось незамеченными пересекать линию фронта. Шли дни, месяцы, а мы никак не могли взять вражеского языка. На любое шевеление в наших окопах финны отвечали градом огня и криками: "Руся! Опять за языком идёшь!"

Вскоре всех нас, начальников разведок отдельных батальонов, вызвали в штаб армии. Туда приехал командующий фронтом и лично зачитал директиву Верховного главнокомандующего. Я её помню так хорошо, как будто мне её прочитали сейчас:

"Командующему армией. Ваша армия не боеспособна! В течение трёх месяцев не взяла ни одного пленного, вами не вскрыт численный состав и намерения группировки врага. Предлагаю Вам в течение месяца раскрыть состав группировки противника и выяснить их предполагаемые действия на Вашем направлении. Сталин".

Командующий дал нам полмесяца на взятие языка и предупредил, что если через пятнадцать суток не будет взят пленный, в разведку он пойдёт сам лично, а мы все вместе будем его прикрывать.

Вернувшись в батальон, сразу вызвал к себе командира разведчиков. Мы вместе с ним покумекали над картой и решили попробовать пробраться во вражеский тыл через непроходимую трясину. Там ни у нас, ни у финнов сплошной линии обороны не было. Можно было попробовать преодолеть их очаги сопротивления, а если посчастливится, то и добыть языка. Разведгруппа быстро собралась и ещё засветло вышла к болотам. Ночью звонок:

— Ваши разведчики вернулись с пленным.

Я за телефон — докладывать в штаб бригады:

— Приказание командующего фронтом выполнено. Есть язык! За трубку хватается сам комбриг:

— Где пленный? На болотах? А чего он там делает? Немедленно бери мой "Виллис" и галопом за ним! Запомни, Шатилов, надо доставить мне этого финна целым и невредимым! Тебя убьют и хрен с тобой! А чтоб языка доставил ко мне целёхоньким!

Приехал за пленным. Спрашиваю командира разведчиков:

— Как взяли языка? Тот отвечает:

— Вошли в болото, а навстречу разведгруппа финнов прёт. Мы залегли, подпустили их поближе, а потом — ножами, автоматами, гранатами. Всех побили, а этого оглушили, связали и притащили сюда.

Я его похвалил и отправил вместе с группой в батальон отдыхать. А сам гляжу на этого пленного финна, и кажется мне он очень подозрительным. В смысле видно, что не оглушенный он. Чистенький, незатравленный, вроде бы даже довольный, что к нам в плен попал. Интересуюсь через переводчика, где, как, когда его взяли наши разведчики. А он молчит. Только глазками по сторонам водит. Спрашиваю во второй раз. А он вдруг взял и расплакался. Оказалось, никто его в плен не брал. Это был перебежчик. Сам к нашим пришёл. Он там у себя в чем-то провинился, и его хотели сослать в штрафную роту. Вот он и сбежал как раз к приходу моих разведчиков.

Я привез его к комбригу. Язык оказался кладезем ценной информации. Он сам указал на карте штаб своего полка, все разграничительные линии между частями и подразделениями, основные и запасные позиции артиллерийских и миномётных батарей. Пока финна допрашивали, я тихонько шепнул комбригу, что это не язык, а перебежчик. Тот мне около виска пальцем покрутил и говорит:

— Нам с тобой какая разница? Главное, мы получили информацию об их силах, местонахождении и выполнили приказ Верховного! А язык он или перебежчик, кого это в штабе армии или фронта интересует? Готовь наградные на своих разведчиков!

Через месяц командир разведвзвода получил орден Красной Звезды, а остальные разведчики медали "За отвагу". Вот что значит военное счастье…

В 1943 ГОДУ нашу и соседнюю 103-ю бригаду объединили в 201-ю стрелковую дивизию, и вместо обороны городских улиц мы стали готовиться к прорыву блокадного кольца. К тому времени мне присвоили звание капитана и назначили командиром батальона. Ответственности значительно прибавилось. В моём подчинении теперь были три стрелковых, пулемётная и миномётная рота, батарея противотанковых сорокапяток, взвод связи и другие подразделения боевого и тылового обеспечения. К концу 1943 года мой батальон был полностью готов к активным боевым действиям.

В январе 1944 года войска Ленинградского и Волховского фронтов перешли в наступление и, круша оборону противника, начали продвигаться вперёд. Немцы сопротивлялись отчаянно. Дрались за каждый окоп, траншею, блиндаж. А нарыли они их за три года очень много.

Нашу дивизию бросили в бой в районе Пулковских высот. Мой батальон ввели в прорыв возле Вороньей горы. Вскоре мы подошли к какой- то деревне и наткнулись на ожесточённое сопротивление гитлеровцев. Пришлось залечь в огородах. Когда стемнело, по деревне ударили наши "катюши", и мы под шумок быстро захватили половину деревни, а девятая рота под командованием капитана Григория Писарева сумела захватить немецкий полковой штаб, взяв около десятка пленных офицеров.

Наступление развивалось успешно, вскоре с боями были освобождены города Гатчина и Луга. За массовый героизм, мужество и отвагу, проявленную солдатами и офицерами, дивизия была награждена орденом Красного Знамени и получила почётное наименование “Гатчинская”, а меня представили к ордену Отечественной войны 1-й степени.

ВЕСНОЙ 1944 года мне присвоили звание "майор" и назначили начальником разведки дивизии. Вскоре наше соединение в составе 2-й ударной армии 3-го Прибалтийского фронта приступило к разгрому немецкой группировки в Курляндии. Мои разведчики работали в глубоком тылу противника и по радиостанции регулярно докладывали о составе и перемещениях вражеской группировки. Да что там говорить, разведгруппа дивизии проникла в занятую врагом Ригу на несколько дней раньше наших атакующих частей. И во время штурма города корректировали огонь батарей с крыши одного из высотных зданий.

Командование высоко оценило наши заслуги. За освобождение Риги меня наградили орденом Красной Звезды. Затем дивизия продолжила наступление на Шауляй. В феврале 1945 года, после разгрома Курляндской группировки, меня как молодого и перспективного офицера откомандировали в Ригу для подготовки к поступлению в разведшколу Генерального штаба Министерства обороны СССР. Но в Москве, после сдачи экзаменов, выяснилось, что по конкурсу в это учебное заведение я не прохожу. Наверное, подзабыл всю учёбу за годы войны. Да надо сказать, не больно сильно-то и расстроился. Надо быстрее фашистов добивать, а тут вместо боя за школьную парту посадят. В общем, откомандировали меня назад в распоряжение штаба Ленинградского фронта в резервный офицерский полк.

О Победе узнал по радио уже в Ленинграде — в этом замечательном городе, с которым так тесно переплелась моя фронтовая судьба. Повсюду началась стрельба, крики, поздравления. Весь этот солнечный, радостный день мы с товарищами ходили гурьбой по уже знакомым улицам большого города, но ближе к вечеру мне что-то взгрустнулось, захотелось побыть одному. Ноги сами привели меня на набережную Невы. Спустившись по гранитным ступеням к реке, я достал початую пачку "Беломора" и, стоя у самой воды, долго курил одну папиросу за другой, по военной привычке пряча огонёк тлеющего табака в кулаке. Вглядываясь в тёмную холодную реку, я не видел её водяной глади. Перед моими глазами, словно в кино, мелькали эпизоды прошедшей войны: лица погибших солдат и офицеров, первый бой на границе, отступление, переправа на Невский пятачок, госпиталь, рейды, засады, прорыв блокады и вот, наконец, Победа.

Когда в пачке закончились папиросы, уже стемнело. А я всё стоял у кромки воды, повторяя про себя: "Мы не могли не победить!.."

 
    E-mail: info@vvmvd.ru
  Социальная справочная служба. Горячие линии региональных командований:
Северо-Кавказское
(863) 246-91-17
Северо-Западное
(812) 312-68-48
Приволжское
(831) 465-69-89
Восточное
(4212) 31-29-98
Уральское
(343) 211-98-28
Сибирское
(383) 220-06-60